Thank Heaven! the crisis –
    The danger is past,
 And the lingering illness
    Is over at last –
 And the fever called "Living"
    Is conquered at last.

 Слава небу! был кризис, –
         Опасность прошла
 С болезнью, что грызла,
         Что медленно жгла,
 Та, что названа «Жизнью»,
         Лихорадка прошла.

 Sadly, I know,
    I am shorn of my strength,
 And no muscle I move
    As I lie at full length –
 But no matter! – I feel
    I am better at length.

 Грустно я знаю,
         Что нет больше сил;
 Мне и членом не двинуть,
         Я лежу, я застыл;
 Ну, так что же! Мне лучше,
         Когда я застыл.

 And I rest so composedly,
    Now in my bed,
 That any beholder
    Might fancy me dead –
 Might start at beholding me
    Thinking me dead.

 Я покоюсь так мирно,
         В постели простерт,
 Что тот, кто посмотрит,
         Подумает: мертв, –
 Задрожит, меня видя,
         Подумав: он – мертв.

 The moaning and groaning,
    The sighing and sobbing,
 Are quieted now,
    With that horrible throbbing
 At heart: – ah, that horrible,
    Horrible throbbing!

 Стенанья, страданья,
 Вздохи, рыданья –
         Утихли вдруг,
 И сердца жестокий,
 Ужасный, глубокий,
         Сердца стук.

 The sickness – the nausea –
    The pitiless pain –
 Have ceased, with the fever
    That maddened my brain –
 With the fever called "Living"
    That burned in my brain.

 Болезнь, и тошноты,
         И муки – прошли.
 Лихорадки исчезли,
         Что череп мой жгли;
 Те, что названы «Жизнью»,
         Лихорадки прошли.

 And oh! of all tortures
    That torture the worst
 Has abated – the terrible
    Torture of thirst,
 For the naphthaline river
    Of Passion accurst: –
 I have drank of a water
    That quenches all thirst: –

 И о! из всех пыток,
         Что была всех сильней,
 Успокоилась жажда
         В груди моей,
 Та жгучая жажда
         Проклятых страстей:
 Я глотнул; и погас он,
         Нефтяной ручей!

 Of a water that flows,
    With a lullaby sound,
 From a spring but a very few
    Feet under ground –
 From a cavern not very far
    Down under ground.

 Я глотнул чистой влаги,
         Что катилась, журча,
 Струилась так близко
         Под ногой, из ключа, –
 Из земли, в неглубокой
         Пещере ключа.

 And ah! let it never
    Be foolishly said
 That my room it is gloomy
    And narrow my bed;
 For man never slept
    In a different bed –
 And, to sleep, you must slumber
    In just such a bed.

 И о! никогда пусть
         Не подскажет вам хмель,
 Что темно в моей келье,
         Что узка в ней постель.
 Разве люди в иную
         Ложатся постель?
 Чтобы спать, лишь в такую
         Должно лечь постель.

 My tantalized spirit
    Here blandly reposes,
 Forgetting, or never
    Regretting its roses –
 Its old agitations
    Of myrtles and roses:

 Рассудок мой – Та́нтал –
         В ней исполнен грез,
 Забыл, не жалеет
         О прелести роз,
 О волненьях при виде
         Мирт и роз.

 For now, while so quietly
    Lying, it fancies
 A holier odor
    About it, of pansies –
 A rosemary odor,
    Commingled with pansies –
 With rue and the beautiful
    Puritan pansies.

 Теперь, когда спит он,
         И покой так глубок,
 Святей ему дышит
         Анютин глазок;
 Аромат здесь он слышит
         Твой, Анютин глазок!
 Розмарин здесь, и рута,
         И Анютин глазок.

 And so it lies happily,
    Bathing in many
 A dream of the truth
    And the beauty of Annie –
 Drowned in a bath
    Of the tresses of Annie.

 Так, я счастлив в постели
         Дыханием грез
 И прелестью Энни,
 Омытый в купели
         Ароматных волос –
 Прекрасной Энни.

 She tenderly kissed me,
    She fondly caressed,
 And then I fell gently
    To sleep on her breast –
 Deeply to sleep
    From the heaven of her breast.

 Поцелуем согретый,
         Лаской нежим, – на грудь
 Преклонился я к Энни.
         Чтоб тихо уснуть, –
 Ей на грудь, словно в небо,
         Чтоб глубоко уснуть.

 When the light was extinguished,
    She covered me warm,
 And she prayed to the angels
    To keep me from harm –
 To the queen of the angels
    To shield me from harm.

 Свет погашен; покрыт я,
         Постель тепла.
 Энни ангелов молит,
         Да хранят ото зла,
 Да хранит их царица
         Меня ото зла.

 And I lie so composedly,
    Now in my bed
 (Knowing her love)
    That you fancy me dead –
 And I rest so contentedly,
    Now in my bed,
 (With her love at my breast)
    That you fancy me dead –
 That you shudder to look at me.
    Thinking me dead.

 И лежу я спокойно,
         В постели простерт,
 Любовь ее зная,
         А вы скажете: мертв!
 Я покоюсь так мирно,
         В постели простерт,
 Любовью согретый,
         А вам кажется: мертв!
 Вы, увидя, дрожите,
         Подумав: мертв!

 But my heart it is brighter
    Than all of the many
 Stars in the sky,
    For it sparkles with Annie –
 It glows with the light
    Of the love of my Annie –
 With the thought of the light
    Of the eyes of my Annie.

 И ярче сердце,
         Чем на-небе звезды
 Ночью весенней
         В нем светит Энни!
 Горит разогрето,
         Любовию Энни,
 И мыслью и светом
         Глаз моей Энни!

К Энни. Впервые напечатано в «Flag of our Union» весной 1849 г.; в виду ряда опечаток, Эдг. По напечатал эти стихи вторично в «Home Journal» 1849 г. «Энни» была молодая женщина, которая «внесла немного света в последние месяцы жизни Эдгара По»; он писал ей длинные страстные письма. (Прим. перев.)