"Of Brownyis and of Bogillis full is this Buke."
                            Gawin Douglas.

When chapman billies leave the street,
And drouthy neibors, neibors, meet;
As market days are wearing late,
And folk begin to tak the gate,
While we sit bousing at the nappy,
An' getting fou and unco happy,
We think na on the lang Scots miles,
The mosses, waters, slaps and stiles,
That lie between us and our hame,
Where sits our sulky, sullen dame,
Gathering her brows like gathering storm,
Nursing her wrath to keep it warm.

 Когда на город ляжет тень,
 И кончится базарный день,
 И продавцы бегут, задвинув
 Засовом двери магазинов,
 И нас кивком сосед зовет
 Стряхнуть ярмо дневных забот, -

 Тогда у полной бочки эля,
 Вполне счастливые от хмеля,
 Мы не считаем верст, канав,
 Мостков, опасных переправ
 До нашего родного крова,
 Где ждет жена, храня сурово
 Свой гнев, как пламя очага,
 Чтоб мужа встретить как врага.

This truth fand honest Tam o' Shanter,
As he frae Ayr ae night did canter:
(Auld Ayr, wham ne'er a town surpasses,
For honest men and bonie lasses).

 Об этом думал Тэм О'Шентер,
 Когда во тьме покинул центр
 Излюбленного городка,
 Где он наклюкался слегка.

 А город, где он нализался -
 Старинный Эйр, - ему казался
 Гораздо выше всех столиц
 По красоте своих девиц.

She tauld thee well thou was a skellum...

O Tam! had'st thou but been sae wise,
As taen thy ain wife Kate's advice!
She tauld thee weel thou was a skellum,
A blethering, blustering, drunken blellum;
That frae November till October,
Ae market-day thou was na sober;
That ilka melder wi' the Miller,
Thou sat as lang as thou had siller;
That ev'ry naig was ca'd a shoe on
The Smith and thee gat roarin' fou on;
That at the Lord's house, ev'n on Sunday,
Thou drank wi' Kirkton Jean till Monday,
She prophesied that late or soon,
Thou wad be found, deep drown'd in Doon,
Or catch'd wi' warlocks in the mirk,
By Alloway's auld, haunted kirk.

 О Тэм! Забыл ты о совете
 Своей супруги - мудрой Кэтти.
 А ведь она была права...
 Припомни, Тэм, ее слова:

 "Бездельник, шут, пропойца старый,
 Не пропускаешь ты базара,
 Чтобы не плюхнуться под стол.
 Ты пропил с мельником помол.
 Чтоб ногу подковать кобыле,
 Вы с кузнецом две ночи пили.
 Ты в праздник ходишь в божий дом,
 Чтобы потом за полной кружкой
 Ночь просидеть с церковным служкой
 Или нарезаться с дьячком!
 Смотри же: в полночь ненароком
 Утонешь в омуте глубоком
 Иль попадешь в гнездо чертей
 У старой церкви Аллоуэй!"

The landlady and Tam grew gracious...

Ah, gentle dames! it gars me greet,
To think how mony counsels sweet,
How mony lengthen'd, sage advices,
The husband frae the wife despises!

 О жены! Плакать я готов,
 Припомнив, сколько мудрых слов
 Красноречивейшей морали
 Мы без вниманья оставляли...

But to our tale: Ae market night,
Tam had got planted unco right,
Fast by an ingle, bleezing finely,
Wi reaming saats, that drank divinely;
And at his elbow, Souter Johnie,
His ancient, trusty, drougthy crony:
Tam lo'ed him like a very brither;
They had been fou for weeks thegither.
The night drave on wi' sangs an' clatter;
And aye the ale was growing better:
The Landlady and Tam grew gracious,
Wi' favours secret, sweet, and precious:
The Souter tauld his queerest stories;
The Landlord's laugh was ready chorus:
The storm without might rair and rustle,
Tam did na mind the storm a whistle.

 Но продолжаем повесть. Тэм
 Сидел в трактире перед тем.
 Трещало в очаге полено.
 Над кружками клубилась пена,
 И слышался хрустальный звон.
 Его сосед - сапожник Джон -
 Был верный друг его до гроба:
 Не раз под стол валились оба!
 
 Так проходил за часом час.
 А в очаге огонь не гас.
 Шел разговор. Гремели песни.
 Эль становился все чудесней.
 И Тэм О'Шентер через стол
 Роман с трактирщицей завел.
 Они обменивались взглядом,
 Хотя супруг сидел с ней рядом.
 Но был он, к счастью, погружен
 В рассказ, который начал Джон,
 И, голос Джона прерывая,
 Гремел, как туча грозовая.
 То дождь, то снег хлестал в окно,
 Но пьяным было все равно!

Care, mad to see a man sae happy,
E'en drown'd himsel amang the nappy.
As bees flee hame wi' lades o' treasure,
The minutes wing'd their way wi' pleasure:
Kings may be blest, but Tam was glorious,
O'er a' the ills o' life victorious!

 Заботы в кружках потонули,
 Минута каждая плыла,
 Как пролетающая в улей
 Перегруженная пчела.

 Блажен король. Но кружка с пивом
 Любого делает счастливым!

But pleasures are like poppies spread,
You seize the flow'r, its bloom is shed;
Or like the snow falls in the river,
A moment white—then melts for ever;
Or like the Borealis race,
That flit ere you can point their place;
Or like the Rainbow's lovely form
Evanishing amid the storm.—
Nae man can tether Time nor Tide,
The hour approaches Tam maun ride;
That hour, o' night's black arch the key-stane,
That dreary hour he mounts his beast in;
And sic a night he taks the road in,
As ne'er poor sinner was abroad in.

 Но счастье - точно маков цвет:
 Сорвешь цветок - его уж нет.
 Часы утех подобны рою
 Снежинок легких над рекою:
 Примчатся к нам на краткий срок
 И прочь летят, как ветерок.
 Так исчезает, вспыхнув ярко,
 На небе радужная арка...

 Всему на свете свой черед.
 И Тэм из-за стола встает.
 Седлает клячу он во мраке.
 Кругом не слышно и собаки.
 Не позавидуешь тому,
 Кто должен мчаться в эту тьму!

Well mounted on his grey mare, Meg...

The wind blew as 'twad blawn its last;
The rattling showers rose on the blast;
The speedy gleams the darkness swallow'd;
Loud, deep, and lang, the thunder bellow'd:
That night, a child might understand,
The deil had business on his hand.

 Дул ветер из последних сил,
 И град хлестал, и ливень лил,
 И вспышки молний тьма глотала,
 И небо долго грохотало...
 В такую ночь, как эта ночь,
 Сам дьявол погулять не прочь.

Weel-mounted on his grey mare, Meg,
A better never lifted leg,
Tam skelpit on thro' dub and mire,
Despising wind, and rain, and fire;
Whiles holding fast his gude blue bonnet,
Whiles crooning o'er some auld Scots sonnet,
Whiles glow'rin round wi' prudent cares,
Lest bogles catch him unawares;
Kirk-Alloway was drawing nigh,
Where ghaists and houlets nightly cry.

 Но поворот за поворотом -
 О'Шентер мчался по болотам.
 Рукой от бури заслонясь,
 Он несся вдаль, взметая грязь.

 То шляпу он сжимал в тревоге,
 То пел сонеты по дороге,
 То зорко вглядывался в тьму,
 Где черт мерещился ему...
 
 Вот, наконец, неясной тенью
 Мелькнула церковь в отдаленье.
 Оттуда слышался, как зов,
 Далекий хор чертей и сов.

By this time he was cross the ford,
Where in the snaw the chapman smoor'd;
And past the birks and meikle stane,
Where drunken Charlie brak's neck-bane;
And thro' the whins, and by the cairn,
Where hunters fand the murder'd bairn;
And near the thorn, aboon the well,
Where Mungo's mither hang'd hersel'.
Before him Doon pours all his floods,
The doubling storm roars thro' the woods,
The lightnings flash from pole to pole,
Near and more near the thunders roll,
When, glimmering thro' the groaning trees,
Kirk-Alloway seem'd in a bleeze,
Thro' ilka bore the beams were glancing,
And loud resounded mirth and dancing.

 Невдалеке - знакомый брод.
 Когда-то здесь у этих вод
 В глухую ночь на берегу
 Торговец утонул в снегу.

 Здесь у прибрежных этих скал,
 Пропойца голову сломал.

 Там - под поникшею ракитой -
 Младенец найден был зарытый.

 А дальше - тот засохший дуб,
 Где женщины качался труп...

 Разбуженная непогодой,
 Река во тьме катила воды.
 Кругом гремел тяжелый гром,
 Змеился молнии излом.
 И невдали за перелеском,
 Озарена туманным блеском,
 Меж глухо стонущих ветвей
 Открылась церковь Аллоуэй.
 Неслись оттуда стоны, крики,
 И свист, и визг, и хохот дикий.

Inspiring bold John Barleycorn!
What dangers thou canst make us scorn!
Wi' tippenny, we fear nae evil;
Wi' usquabae, we'll face the devil!
The swats sae ream'd in Tammie's noddle,
Fair play, he car'd na deils a boddle,
But Maggie stood, right sair astonish'd,
Till, by the heel and hand admonish'd,
She ventur'd forward on the light;
And, wow! Tam saw an unco sight!

 Ах, Джон Ячменное Зерно!
 В твоем огне закалено,
 Оживлено твоею чашей,
 Не знает страха сердце паше.
 От кружки мы полезем в ад.
 За чаркой нам сам черт не брат!
 А Тэм О'Шентер был под мухой
 И не боялся злого духа,
 Но клячу сдвинуть он не мог,
 Пока движеньем рук и ног,
 Угрозой, ласкою и силой
 Не сладил с чертовой кобылой.
 Она, дрожа, пошла к вратам.
 О боже! Что творилось там!..

Warlocks and witches in a dance:
Nae cotillon, brent new frae France,
But hornpipes, jigs, strathspeys, and reels,
Put life and mettle in their heels.
A winnock-bunker in the east,
There sat auld Nick, in shape o' beast;
A towzie tyke, black, grim, and large,
To gie them music was his charge:
He screw'd the pipes and gart them skirl,
Till roof and rafters a' did dirl.—
Coffins stood round, like open presses,
That shaw'd the Dead in their last dresses;
And (by some devilish cantraip sleight)
Each in its cauld hand held a light.
By which heroic Tam was able
To note upon the haly table,
A murderer's banes, in gibbet-airns;
Twa span-lang, wee, unchristened bairns;
A thief, new-cutted frae a rape,
Wi' his last gasp his gabudid gape;
Five tomahawks, wi' blude red-rusted:
Five scimitars, wi' murder crusted;
A garter which a babe had strangled:
A knife, a father's throat had mangled.
Whom his ain son of life bereft,
The grey-hairs yet stack to the heft;
Wi' mair of horrible and awfu',
Which even to name wad be unlawfu'.

 Толпясь, как продавцы на рынке,
 Под трубы, дудки и волынки
 Водили адский хоровод
 Колдуньи, ведьмы всех пород.

 И не кадриль они плясали,
 Не новомодный котильон,
 Что привезли к нам из Версаля,
 Не танцы нынешних времен,
 А те затейливые танцы,
 Что знали старые шотландцы:
 Взлетали, топнув каблуком,
 Вертелись по полу волчком.

 На этом празднике полночном
 На подоконнике восточном
 Сидел с волынкой старый Ник
 И выдувал бесовский джиг.

 Все веселей внизу плясали.
 И вдруг гроба, открывшись, встали,
 И в каждом гробе был скелет
 В истлевшем платье прошлых лет.

 Все мертвецы держали свечи.
 Один мертвец широкоплечий
 Чуть звякнул кольцами оков.
 И понял Тэм, кто он таков.

 Тут были крошечные дети,
 Что мало пожили на свете
 И умерли, не крещены,
 В чем нет, конечно, их вины...

 Тут были воры и злодеи
 В цепях, с веревкою на шее.
 При них орудья грабежа:
 Пять топоров и три ножа,
 Одна подвязка, чье объятье
 Прервало краткий век дитяти.
 Один кинжал, хранивший след
 Отцеубийства древних лет:
 Навеки к острию кинжала
 Седая прядь волос пристала...
 Но тайну остальных улик
 Не в силах рассказать язык.

The dancers quick and quicker flew...

As Tammie glowr'd, amaz'd, and curious,
The mirth and fun grew fast and furious;
The Piper loud and louder blew,
The dancers quick and quicker flew,
The reel'd, they set, they cross'd, they cleekit,
Till ilka carlin swat and reekit,
And coost her duddies to the wark,
And linkit at it in her sark!

 Безмолвный Тэм глядел с кобылы
 На этот сбор нечистой силы
 В старинной церкви Аллоуэй.
 Кружились ведьмы все быстрей,
 Неслись вприпрыжку и вприскочку,
 Гуськом, кружком и в одиночку,
 То парами, то сбившись в кучу,
 И пар стоял над ними тучей.
 Потом разделись и в белье
 Плясали на своем тряпье.

Now Tam, O Tam! had they been queans,
A' plump and strapping in their teens!
Their sarks, instead o' creeshie flainen,
Been snaw-white seventeen hunder linen!—
Thir breeks o' mine, my only pair,
That ance were plush o' guid blue hair,
I wad hae gien them off my hurdies,
For ae blink o' the bonie burdies!
But wither'd beldams, auld and droll,
Rigwoodie hags wad spean a foal,
Louping an' flinging on a crummock.
I wonder did na turn thy stomach.

 Будь эти пляшущие тетки
 Румянощекие красотки,
 И будь у теток на плечах
 Взамен фланелевых рубах
 Сорочки ткани белоснежной,
 Стан обвивающие нежно, -
 Клянусь, отдать я был бы рад
 За их улыбку или взгляд
 Не только сердце или душу,
 Но и штаны свои из плюша,
 Свои последние штаны,
 Уже не первой новизны.

 А эти ведьмы древних лет,
 Свой обнажившие скелет,
 Живые жерди и ходули
 Во мне нутро перевернули!

But Tam kent what was what fu' brawlie:
There was ae winsome wench and waulie
That night enlisted in the core,
Lang after ken'd on Carrick shore;
(For mony a beast to dead she shot,
And perish'd mony a bonie boat,
And shook baith meikle corn and bear,
And kept the country-side in fear);
Her cutty sark, o' Paisley harn,
That while a lassie she had worn,
In longitude tho' sorely scanty,
It was her best, and she was vauntie.
Ah! little ken'd thy reverend grannie,
That sark she coft for her wee Nannie,
Wi twa pund Scots ('twas a' her riches),
Wad ever grac'd a dance of witches!

 Но Тэм нежданно разглядел
 Среди толпы костлявых тел,
 Обтянутых гусиной кожей,
 Одну бабенку помоложе.
 Как видно, на бесовский пляс
 Она явилась в первый раз -
 (Потом молва о ней гремела:
 Она и скот губить умела,
 И корабли пускать на дно,
 И портить в колосе зерно!)

 Она была в рубашке тонкой,
 Которую еще девчонкой
 Носила, и давно была
 Рубашка ветхая мала.

 Не знала бабушка седая,
 Сорочку внучке покупая,
 Что внучка в ней плясать пойдет
 В пустынный храм среди болот,
 Что бесноваться будет Нэнни
 Среди чертей и привидений...

But here my Muse her wing maun cour,
Sic flights are far beyond her power;
To sing how Nannie lap and flang,
(A souple jade she was and strang),
And how Tam stood, like ane bewithc'd,
And thought his very een enrich'd:
Even Satan glowr'd, and fidg'd fu' fain,
And hotch'd and blew wi' might and main:
Till first ae caper, syne anither,
Tam tint his reason a thegither,
And roars out, "Weel done, Cutty-sark!"
And in an instant all was dark:
And scarcely had he Maggie rallied.
When out the hellish legion sallied.

 Но музу должен я прервать.
 Ей эта песня не под стать,
 Не передаст она, как ловко
 Плясала верткая чертовка,
 Как на кобыле бедный Тэм
 Сидел недвижен, глух и нем,
 А дьявол, потеряв рассудок,
 Свирепо дул в десяток дудок.

 Но вот прыжок, еще прыжок -
 И удержаться Тэм не мог.
 Он прохрипел, вздыхая тяжко:
 "Ах ты, короткая рубашка!.."
 И в тот же миг прервался пляс,
 И замер крик, и свет погас...

 Но только тронул Тэм поводья,
 Завыло адское отродье...

As bees bizz out wi' angry fyke,
When plundering herds assail their byke;
As open pussie's mortal foes,
When, pop! she starts before their nose;
As eager runs the market-crowd,
When "Catch the thief!" resounds aloud;
So Maggie runs, the witches follow,
Wi' mony an eldritch skreich and hollow.

 Как мчится пчел гудящий рой,
 Когда встревожен их покой,
 Как носится пернатых стая,
 От лап кошачьих улетая,
 Иль как народ со всех дворов
 Бежит на крик: "Держи воров!"

 Так Мэгги от нечистой силы
 Насилу ноги уносила
 Через канаву, пень, бугор,
 Во весь галоп, во весь опор...

Ah, Tam! Ah, Tam! thou'll get thy fairin!
In hell, they'll roast thee like a herrin!
In vain thy Kate awaits thy comin!
Kate soon will be a woefu' woman!
Now, do thy speedy-utmost, Meg,
And win the key-stane* o' the brig;
There, at them thou thy tail may toss,
A running stream they dare na cross.
But ere the key-stane she could make,
The fient a tail she had to shake!
For Nannie, far before the rest,
Hard upon noble Maggie prest,
And flew at Tam wi' furious ettle;
But little wist she Maggie's mettle!
Ae spring brought off her master hale,
But left behind her ain grey tail:
The carlin claught her by the rump,
And left poor Maggie scarce a stump.

 О Тэм! Как жирную селедку,
 Тебя швырнут на сковородку.
 Напрасно ждет тебя жена -
 Вдовой останется она.
 Несдобровать твоей кобыле, -
 Ее бока в поту и в мыле,

 О Мэг! Скорей беги иа мост
 И покажи нечистым хвост:
 Боятся ведьмы, бесы, черти
 Воды текучей, точно смерти!

 Увы, еще перед мостом
 Пришлось ей повертеть хвостом.
 Как вздрогнула она, бедняжка,
 Когда Короткая Рубашка,
 Вдруг вынырнув из-за куста,
 Вцепилась ей в репей хвоста!..

 В последний раз, собравшись с силой,
 Рванулась добрая кобыла,
 Взлетела на скрипучий мост,
 Чертям оставив серый хвост...

 Ах, после этой страшной ночи
 Во много раз он стал короче!..

Now, wha this tale o' truth shall read,
Ilk man and mother's son, take heed:
Whene'er to Drink you are inclin'd,
Or Cutty-sarks rin in your mind,
Think ye may buy the joys o'er dear;
Remember Tam O' Shanter's mare.

 На этом кончу я рассказ.
 Но если кто-нибудь из вас

 Прельстится полною баклажкой
 Или Короткою Рубашкой, -

 Пускай припомнит град, и снег,
 И старую кобылу Мэг!..