Now the new year reviving old desires,  
The restless soul to open sea aspires,  
  Where the Blue Peter flickers from the fore,  
And the grimed stoker feeds the engine-fires.

Под Новый год вскипает старый жар –
Ты чувствуешь толчок, пинок, удар,
И – снова в путь, и вьется Синий Питер,
И сытно топку кормит кочегар.

Coupons, alas, depart with all their rows,       
And last year’s sea-met loves where Grindlay knows;  
  But still the wild wind wakes off Gardafui,  
And hearts turn eastward with the P. and O’s.

Любовь иссякла, сгинула давно.
Куда б она ни делась, все одно:
Путь на Восток укажет сердцу ветер
И наше Пароходство – Р. & О.

Twelve knots an hour, be they more or less – 
Oh slothful mother of much idleness,        
  Whom neither rivals spur nor contracts speed!  
Nay, bear us gently! Wherefore need we press?

Куда спешить? По чайной ложке в час -
Пусть ход и малый, но для нас – как раз.
Мы светлый праздник праздности встречаем,
И ради Бога, не тревожьте нас!

The Tragedy of all our East is laid  
On those white decks beneath the awning shade –  
  Birth, absence, longing, laughter, love and tears,     
And death unmaking ere the land is made.

Здесь, под навесом, поднятым, как щит,
Боль нашего Востока возлежит:
Рожденье, смех, любовь, тоска и слезы,
И смерть, которой все принадлежит.

And midnight madnesses of souls distraught  
Whom the cool seas call through the open port,  
  So that the table lacks one place next morn,  
And for one forenoon men forego their sport.

Здесь и безумье тех, кто в полночь зван
Однажды был в прохладный океан –
И утром за столом пустует место,
И зря стоят тарелка и стакан.

The shadow of the rigging to and fro  
Sways, shifts, and flickers on the spar-deck’s snow,  
  And like a giant trampling in his chains,  
The screw-blades gasp and thunder deep below;

Сплетая тени в смутный лабиринт,
Раскачивает снасти фордевинд,
И словно великан, влачащий цепи,
Внизу ворча ворочается винт.

And, leagued to watch one flying-fish’s wings,    
Heaven stoops to sea, and sea to Heaven clings;  
  While, bent upon the ending of his toil,  
The hot sun strides, regarding not these things:

Чтоб рыб летучих разглядеть полет,
Друг к другу льнут вода и небосвод,
И солнце, устремленное к закату,
Само не замечает, как ползет.

For the same wave that meets our stem in spray  
Bore Smith of Asia eastward yesterday,         
  And Delhi Jones and Brown of Midnapore  
To-morrow follow on the self-same way.

Приподнят над волнами наш бушприт.
Вчера на них глядел делийский Смит,
А завтра Джонсу из Лхмадабада
Их повстречать, быть может, предстоит.

Linked in the chain of Empire one by one,  
Flushed with long leave, or tanned with many a sun,  
  The Exiles’ Line brings out the exiles’ line     
And ships them homeward when their work is done.

Разлуки – здесь, свидания – сдали,
Как звенья в цепь Империи легли.
Изгнанников, ушедших в путь изгнанья,
Вернут обратно те же корабли –

Yea, heedless of the shuttle through the loom,  
The flying keels fulfil the web of doom.  
  Sorrow or shouting – what is that to them?  
Make out the cheque that pays for cabin room!

Когда мы труд окончим. А пока
Наш киль скользит подобьем челнока
По нитям волн; и нам ли, ткущим саван,
Ворчать, что плата слишком высока?

And how so many score of times ye flit  
With wife and babe and caravan of kit,  
  Not all thy travels past shall lower one fare,  
Not all thy tears abate one pound of it.

Переезжай хоть сотню раз подряд
С женой, хозяйством, выводком ребят –
Все это не дает ни йоты льготы,
Все пени даже пенни не скостят!

And how so high thine earth-born dignity,     
Honour and state, go sink it in the sea,  
  Till that great one upon the quarter deck,  
Brow-bound with gold, shall give thee leave to be.

Чины и деньги не спасут – отнюдь!
Уж лучше им пропасть и утонуть:
Ты жизнь свою вручаешь капитану,
Как только избираешь этот путь!

Indeed, indeed from that same line we swear  
Off for all time, and mean it when we swear;     
  And then, and then we meet the Quartered Flag,  
And, surely for the last time, pay the fare.

Мы поумнеть клянемся наперед
И верим клятве, верим, что спасет,
Но встретив алый крест на белом фоне,
Вновь делаем как раз наоборот.

And Green of Kensington, estrayed to view  
In three short months the world he never knew,  
  Stares with blind eyes upon the Quartered Flag   
And sees no more than yellow, red and blue.

Вот некий Грин. И что ж влекло его
В поездку? – Суета и баловство.
Грин видит алый крест на белом фоне –
А больше он не видит ничего!

But we, the gypsies of the East, but we –  
Waifs of the land and wastrels of the sea –  
  Come nearer home beneath the Quartered Flag  
Than ever home shall come to such as we.

Но мы – Востоком созданный народ,
Гуляки суши и бродяги вод:
Нас этот алый крест на белом фоне
Подводит к дому – и не подведет!

The camp is struck, the bungalow decays,  
Dead friends and houses desert mark our ways,  
  Till sickness send us down to Prince’s Dock  
To meet the changeless use of many days.

Самой судьбой начертана стезя:
Разрушен кров и умерли друзья,
А впереди – болезнь и богадельня,
Где дни проходят, медленно скользя.

Bound in the wheel of Empire, one by one,     
The chain-gangs of the East from sire to son,  
  The Exiles’ Line takes out the exiles’ line  
And ships them homeward when their work is done.

Раскручены имперским колесом,
Кандальники Востока, мы несем
Свой крест изгнанья по пути изгнанья,
Чтоб, кончив труд, опять вернуться в дом.

How runs the old indictment? “Dear and slow,”  
So much and twice so much. We gird, but go.     
  For all the soul of our sad East is there,  
Beneath the house-flag of the P. and O.

Терпи: терпенье мудрости равно.
Так, только так, иного не дано.
Мы вместе с болью нашего Востока –
Под флагом Пароходства Р. & О!