Oh, gallant was our galley from her carven steering-wheel
To her figurehead of silver and her beak of hammered steel.
The leg-bar chafed the ankle and we gasped for cooler air,
But no galley on the waters with our galley could compare!

Хороша была галера, и хорош штурвал резной,
И серебряная дева украшала нос стальной;
Хоть цепи терли ноги, хоть дышать было трудно нам,
Но другой такой галеры не найти по всем морям!

Our bulkheads bulged with cotton and our masts were stepped in gold –
We ran a mighty merchandise of niggers in the hold;
The white foam spun behind us, and the black shark swam below,
As we gripped the kicking sweep-head and we made the galley go.

Трещал наш трюм от хлопка, мы и золото везли, –
Мы торговали неграми во всех концах земли;
Кипела пена следом, и акула рядом гналась,
Но гребли мы, и галера птицей по морю неслась.

It was merry in the galley, for we revelled now and then –
If they wore us down like cattle, faith, we fought and loved like men!
As we snatched her through the water, so we snatched a minute's bliss,
And the mutter of the dying never spoiled the lover's kiss.

Было славно на галере, пировали мы подчас. –
И как люди мы любили, хоть они терзали нас!
И, гоня в морях галеру, урывали счастья миг,
Поцелуя не мрачил нам умирающего крик.

Our women and our children toiled beside us in the dark –
They died, we filed their fetters, and we heaved them to the shark –
We heaved them to the fishes, but so fast the galley sped
We had only time to envy, for we could not mourn our dead.

И с нами жены, дети в трюмной тьме губили дни, –
Бросали их акулам, когда умирали они, –
Стрелой летит галера, и не плакать по мертвецам,
А завидовать им только хватало времени нам.

Bear witness, once my comrades, what a hard-bit gang were we –
The servants of the sweep-head, but the masters of the sea!
By the hands that drove her forward as she plunged and yawed and sheered,
Woman, Man, or God or Devil, was there anything we feared?

Друзья, мы были шайкой отчаянных людей, –
Мы были слуги весел, но владыками морей!
Мы вели галеру нашу напрямик средь бурь и тьмы, –
Воин, дева, Бог иль дьявол, – ну, кого боялись мы?!

Was it storm? Our fathers faced it and a wilder never blew.
Earth that waited for the wreckage watched the galley struggle through.
Burning noon or choking midnight, Sickness, Sorrow, Parting, Death?
Nay, our very babes would mock you had they time for idle breath.

Помнишь бурю? Наши деды не запомнили такой,
И земля, дрожа, глядела, как боролись мы с бедой.
Жгучий полдень, мрак полночи. Боль, Печаль иль Смерти час?
Если б живы были дети – они высмеяли б вас.

But to-day I leave the galley and another takes my place;
There's my name upon the deck-beam – let it stand a little space.
I am free – to watch my messmates beating out to open main,
Free of all that Life can offer – save to handle sweep again.

Покидаю я галеру, сядет на скамью другой,
И на палубе не долго сохранится вензель мой;
Буду ждать ушедших в море сотрапезников моих,
Я свободен,– все возьму я, кроме весел дорогих.

By the brand upon my shoulder, by the gall of clinging steel,
By the welts the whips have left me, by the scars that never heal;
By eyes grown old with staring through the sunwash on the brine,
I am paid in full for service. Would that service still were mine!

На плече клеймом каленым, ссадинами от цепей,
Незажившими рубцами, – след безжалостных плетей, –
И от блеска солнца в море взором ослабевшим я
Награжден вполне за службу. Но она была моя!

Yet they talk of times and seasons and of woe the years bring forth,
Of our galley swamped and shattered in the rollers of the North;
When the niggers break the hatches and the decks are gay with gore,
And a craven-hearted pilot crams her crashing on the shore,

Говорят друзья о бурях, о тяжелых временах,
Как галеру потрепало в бурных северных волнах.
Но когда решетки люков негры разнесут в щепье
И трусливый кормчий вгонит с треском на берег ее, –

She will need no half-mast signal, minute-gun, or rocket-flare.
When the cry for help goes seaward, she will find her servants there.
Battered chain-gangs of the orlop, grizzled drafts of years gone by,
To the bench that broke their manhood, they shall lash themselves and die.

Ей не нужно будет флага, ни салютов, ни огней, –
Старых слуг призыв к спасенью возвратит немедля ей.
Поседелые в оковах, презирая боль и труд,
На скамью, что их сгубила, они лягут и умрут.

Hale and crippled, young and aged, paid, deserted, shipped away –
Palace, cot, and lazaretto shall make up the tale that day,
When the skies are black above them, and the decks ablaze beneath,
And the top-men clear the raffle with their clasp-knives in their teeth.

Старики и молодые, – дезертир, убийца, вор, –
Суд, шалаш или больница кончат этот разговор
В тот же день, когда над ними вспыхнет палуба огнем
И надсмотрщики разгонят бесшабашный сброд кнутом.

It may be that Fate will give me life and leave to row once more –
Set some strong man free for fighting as I take awhile his oar.
But to-day I leave the galley. Shall I curse her service then?
God be thanked! Whate'er comes after, I have lived and toiled with Men!

Может быть, Судьба устроит, чтоб мне снова повезло, –
На войну могучий воин уходя, мне даст весло.
Покидаю я галеру. Будь, что будет, черт возьми!
Никого не прокляну я: я страдал и жил с людьми!