The dead child lay in the shroud,
 And the widow watched beside;
And her mother slept, and the Channel swept
 The gale in the teeth of the tide.

Был младенец закутан в саван.
Рядом села вдова, его мать.
Злые ветры гнал на Камни Канал,
А бабка отправилась спать.

But the mother laughed at all.
 "I have lost my man in the sea,
And the child is dead.  Be still," she said,
 "What more can ye do to me?"

Но женщина только смеялась:
«Мой муж давно на дне,
Мертв ребенок мой – успокойся, прибой,
Что можешь ты сделать мне?»

The widow watched the dead,
 And the candle guttered low,
And she tried to sing the Passing Song
 That bids the poor soul go.

Свеча оплывала, угрюмо,
И смотрела вдова, чуть дыша,
И спела тогда отходную,
Чтоб легко отошла душа.

And "Mary take you now," she sang,
 "That lay against my heart."
And "Mary smooth your crib to-night,"
 But she could not say "Depart."

«Пусть же Дева возьмет тебя нынче,
Как я тебя раньше брала,
Пусть Мария качает...» Но слово
«Отойди!» – пропеть не смогла.

Then came a cry from the sea,
 But the sea-rime blinded the glass,
And "Heard ye nothing, mother?" she said,
 "'Tis the child that waits to pass."

Тут плач у моря раздался,
Но залили брызги стекло.
«Матушка, слышишь? Наверно,
Душе отходить тяжело».

And the nodding mother sighed:
 "'Tis a lambing ewe in the whin,
For why should the christened soul cry out
 That never knew of sin?"

«То овечка в хлеву ягнится,
Ведь не может, – был бабкин ответ,
– Давить ничего на душу его:
Грехов на ней еще нет».

"O feet I have held in my hand,
 O hands at my heart to catch,
How should they know the road to go,
 And how should they lift the latch?"

«Ах, ножки, что я ласкала!
Ах, ручки!» – вздохнула мать
«Как им повернуть на назначенный путь,
И как им засов поднять?»

They laid a sheet to the door,
 With the little quilt atop,
That it might not hurt from the cold or the dirt,
 But the crying would not stop.

У двери пеленку постлали,
Одеяло при свете свечи,
Чтобы боль смягчить, чтобы груз облегчить,
Но плач раздавался в ночи.

The widow lifted the latch
 And strained her eyes to see,
And opened the door on the bitter shore
 To let the soul go free.

Вдова заскрипела задвижкой
И глаза во тьме напрягла,
Дверь нараспашку открыла бедняжка,
Чтоб свободно душа прошла.

There was neither glimmer nor ghost,
 There was neither spirit nor spark,
And "Heard ye nothing, mother?" she said,
 "'Tis crying for me in the dark."

Бурный берег – ни зги не видно,
И ни призрака, ни огня.
«Ах, матушка, разве не слышишь ты?
Плач во тьму призывает меня!»

And the nodding mother sighed:
 "'Tis sorrow makes ye dull;
Have ye yet to learn the cry of the tern,
 Or the wail of the wind-blown gull?"

Старуха кивнула, старуха вздохнула:
«Повредилась ты с горя в уме!
То крачка крякает на берегу,
То чайка стонет во тьме!»

"The terns are blown inland,
 The grey gull follows the plough.
'Twas never a bird, the voice I heard,
 O mother, I hear it now!"

«От ветра спрятались крачки в кустах,
И чаек нет на воде.
Нет, не птичий крик в сердце мне проник,
Ах, матушка! Что там? Где?»

"Lie still, dear lamb, lie still;
 The child is passed from harm,
'Tis the ache in your breast that broke your rest,
 And the feel of an empty arm."

«Ляг, родная, ляг, усни, отдохни,
Спасен твой ребенок от зла.
Это горе покоя тебе не дает,
Беда тебя доняла».

She put her mother aside,
 "In Mary's name let be!
For the peace of my soul I must go," she said,
 And she went to the calling sea.

Она оттолкнула старушку мать:
«Ах, во имя Девы Святой!
Я пойти должна», – говорит она
И идет на берег морской.

In the heel of the wind-bit pier,
 Where the twisted weed was piled,
She came to the life she had missed by an hour,
 For she came to a little child.

Там, где бились волны о волнорез,
Где гнулся высокий тростник,
Лежал, на земле младенец
И сквозь бурю слышался крик.

She laid it into her breast,
 And back to her mother she came,
But it would not feed and it would not heed,
 Though she gave it her own child's name.

Она прижала его к груди
И в свое понесла жилье,
Именем сына его назвала,
Но не брал он грудь у нее.

And the dead child dripped on her breast,
 And her own in the shroud lay stark;
And "God forgive us, mother," she said,
 "We let it die in the dark!"

И с него ей на грудь натекала вода,
Невозможно было смотреть...
«Ах, матушка, да простит нас Бог, –
Это мы ведь дали ему умереть!»