Navigation

The Rhyme of the Three Sealers

Стихи о трех котиколовах

Joseph Rudyard Kipling


Джозеф Редьярд Киплинг

В переводе Фиша Геннадия Семёновича

Joseph Rudyard Kipling – Джозеф Редьярд Киплинг
30 декабря 1865 года – 18 января 1936 года

The Rhyme of the Three Sealers Стихи о трех котиколовах
                     Away by the lands of the Japanee,
                         When the paper lanterns glow
                     And the crews of all the shipping drink
                         In the house of Blood Street Joe,
                     At twilight, when the landward breeze
                         Brings up the harbour noise,
                     And ebb of Yokohama Bay
                         Swigs chattering through the buoys,
                     In Cisco's Dewdrop Dining Rooms
                         They tell the tale anew
                     Of a hidden sea and a hidden fight,
                     When the Baltic ran from the Northern Light
                         And the Stralsund fought the two!
                     В далёких краях, в японской стране,
                         Где бумажные фонари,
                     И судовые команды пьют
                         У Блэдстрит-Джо до зари,
                     В сумерках, когда морской бриз
                         Приносит из гавани чад,
                     И Иокогамской бухты отлив
                         Спадает, буями бренча, – 
                     В харчевне Киско божьей росы
                         Повторяют, кружкой гремя,
                     Про скрытую битву у скрытых скал,
                     Когда «Балтик» от «Норзернлайт» бежал,
                         А «Штральзунд» дрался с двумя.
Now this is the Law of the Muscovite, that he proves with shot and steel,
When ye come by his isles in the Smoky Sea ye must not take the seal,
Where the gray sea goes nakedly between the weed-hung shelves,
And the little blue fox he is bred for his skin and the seal they breed for themselves;
For when the matkas seek the shore to drop their pups aland,
The great man-seal haul out of the sea, aroaring, band by band;
And when the first September gales have slaked their rutting-wrath,
The great man-seal haul back to the sea and no man knows their path.
Then dark they lie and stark they lie – rookery, dune, and floe,
And the Northern Lights come down o' nights to dance with the houseless snow.
And God who clears the grounding berg and steers the grinding floe,
He hears the cry of the little kit-fox and the lemming on the snow.
But since our women must walk gay and money buys their gear,
The sealing-boats they filch that way at hazard year by year.
English they be and Japanee that hang on the Brown Bear's flank,
And some be Scot, but the worst, God wot, and the boldest thieves, be Yank!
Подтвержденные пулей и сталью, таковы законы Москвы:
Котиков на Командорских трогать не смеете вы.
Там, где море меж отмелей бродит и шторм в непогоду лют,
Где песцов голубых разводят, – там голышиков матки ждут:
Когда матки котятся на берегу ежегодно весной, –
Секачи из моря выходят, ревя, толпа за толпой;
И как только сентябрьские штормы похоть их укротят,
В моря секачи уходят по скрытым тропам назад.
И темны лежат, и голы лежат, гнезда птиц, и дюны, и лед,
И, метелью томим, надо льдами зим сполох в ночи встает;
И Бог, обрывающий айсберги и в море ведущий лед,
Слышит, как плачет лисенок и ветер в снегу поет.
Но жены наши любят мех, есть деньги у них, и вот
Шхуны в морях, запретных для всех, рискуют из года в год.
Японцы, британцы издалека вцепились Медведю в бока,
Много их, но наглей других – воровская янки рука.
It was the sealer Northern Light, to the Smoky Seas she bore.
With a stovepipe stuck from a starboard port and the Russian flag at her fore.
(Baltic, Stralsund, and Northern Light – oh! they were birds of a feather – 
Slipping away to the Smoky Seas, three seal-thieves together!)
And at last she came to a sandy cove and the Baltic lay therein,
But her men were up with the herding seal to drive and club and skin.
There were fifteen hundred skins abeach, cool pelt and proper fur,
When the Northern Light drove into the bight and the sea-mist drove with her.
The Baltic called her men and weighed – she could not choose but run – 
For a stovepipe seen through the closing mist, it shows like a four-inch gun
(And loss it is that is sad as death to lose both trip and ship
And lie for a rotting contraband on Vladivostock slip).
She turned and dived in the sea-smother as a rabbit dives in the whins,
And the Northern Light sent up her boats to steal the stolen skins.
They had not brought a load to side or slid their hatches clear,
When they were aware of a sloop-of-war, ghost-white and very near.
Her flag she showed, and her guns she showed – three of them, black, abeam,
And a funnel white with the crusted salt, but never a show of steam.
There was no time to man the brakes, they knocked the shackle free,
And the Northern Light stood out again, goose-winged to open sea.
Курильскими водами «Норзернлайт» шел сквозь туман и мрак,
Неся на штирборте печную трубу и русский на фоке флаг.
(«Балтик», «Штральзунд» и «Норзернлайт» – их ход крейсерам известен,
Одного поля ягода, воры, они ускользали вместе),
К песчаной косе «Норзернлайт» пришел, но «Балтик» был уже там,
Секачей глушила команда, и рев шел по берегам, –
Пятнадцать сотен шкур на песке, цельный мех, пушнинный стан;
Когда «Норзернлайт» в бухту вошел, вошел вместе с ним туман.
«Балтик», созвав своих людей, поспешил уйти от беды, –
С пушкою схожа печаная труба, если смотреть сквозь дым,
(Грустнее, чем смерть, – потеряв корабль и груз, что был на борту,
Из-за контрабанды лечь во Владивостокском порту).
Как кролик в терновник ныряет, так нырнул он в туман морской,
И «Норзернлайт» шлюпки на берег шлет за добычею воровской.
Они не успели доставить груз, не приоткрыли люк,
Как белый призрак – крейсер вблизи они увидали вдруг.
На фоке флаг, и орудий по борту три или пять,
Но соли белей была труба, но пара не видать.
Нет времени выбрать якорь, и, обрубив канат,
На гусиных крыльях «Норзернлайт» в море летит назад.
(For life it is that is worse than death, by force of Russian law
To work in the mines of mercury that loose the teeth in your jaw!)
They had not run a mile from shore – they heard no shots behind – 
When the skipper smote his hand on his thigh and threw her up in the wind:
"Bluffed – raised out on a bluff," said he, "for if my name's Tom Hall,
You must set a thief to catch a thief – and a thief has caught us all!
By every butt in Oregon and every spar in Maine,
The hand that spilled the wind from her sail was the hand of Reuben Paine!
He has rigged and trigged her with paint and spar, and, faith, he has faked her well – 
But I'd know the Stralsund's deckhouse yet from here to the booms o' Hell.
Oh, once we ha' met at Baltimore, and twice on Boston pier,
But the sickest day for you, Reuben Paine, was the day that you came here – 
The day that you came here, my lad, to scare us from our seal
With your funnel made o' your painted cloth, and your guns o' rotten deal!
Ring and blow for the Baltic now, and head her back to the bay,
For we'll come into the game again with a double deck to play!"
(Ибо таков закон Москвы, я худшую смерть предпочту
Труду на ртутных рудниках, где зубы крошатся во рту).
Они отплыли всего на полмили, не слышен выстрелов гром,
Вдруг шкипер хлопнул себя по ляжке и погрозил кулаком.
«Блеф, нас на блеф поймали, – взревел он, – не будь я Том Холл,
Вора послали воров ловить, и вор нас всех обошел!
Клянусь орегонской снастью, твоим рангоутом, Мэн,
Что отнял нашу добычу бродяга Рубэн Пэн.
Шхуну разделал он ловко – бревна на борт, и чёрт ей не брат,
Но рубку «Штральзунда» запомнил я до твоих волнорезов, Ад!
Мы с тобой в Балтиморе встречались, нас помнит бостонский мол,
Но худший твой день, Рубэн Пэн, это тот, когда ты сюда пришел.
Тот день, когда ты добычу взять хотел, дружок, задарма,
С трубой из простого брезента, с орудьями из дерьма.
Эй! Мчим скорей, сквозь туман морей, «Балтик» назад зовем,
В бухту вернемся и вступим в игру, на одного вдвоем!»
They rang and blew the sealers' call – the poaching cry o' the sea – 
And they raised the Baltic out of the mist, and an angry ship was she:
And blind they groped through the whirling white, and blind to the bay again,
Till they heard the creak of the Stralsund's boom and the clank of her mooring-chain.
They laid them down by bitt and boat, their pistols in their belts,
And: "Will you fight for it, Reuben Paine, or will you share the pelts?"
И вот сиреной, рогом, браконьерским зовом морей
Они «Балтик» открыли в тумане, в оснастке угрюмых рей.
Вслепую по водоворотам, вслепую ползли назад,
Пока услыхали – гик скрипит и цепи «Штральзунда» гремят.
Ничком меж шлюпок они легли, оружье под рукой.
И – «Согласен мех делить, Рубэн Пэн, или принимаешь бой?»
A dog-toothed laugh laughed Reuben Paine, and bared his flenching knife.
"Yea, skin for skin, and all that he hath a man will give for his life;
But I've six thousand skins below, and Yeddo Port to see,
And there's never a law of God or man runs north of Fifty-Three.
So go in peace to the naked seas with empty holds to fill,
And I'll be good to your seal this catch, as many as I shall kill."
Оскалив зубы, смеялся Пэн, кривой обнажая нож:
«Есть! Шкура за шкуру и все, что есть, за жизнь свою даешь!
Но у меня шесть тысяч шкур, и Иеддо давно меня ждет,
Власть божья и власть людская – до пятидесятых широт;
Так с миром идите в море, грузите трюмы вдвойне,
Я к вашим котикам буду добр – убью, сколько нужно мне».
Answered the snap of a closing lock and the jar of a gun-butt slid,
But the tender fog shut fold on fold to hide the wrong they did.
The weeping fog rolled fold on fold the wrath of man to cloak,
And the flame-spurts pale ran down the rail as the sealing-rifles spoke.
The bullets bit on bend and butt, the splinter slivered free,
(Little they trust to sparrow-dust that stop the seal in his sea!)
The thick smoke hung and would not shift, leaden it lay and blue,
But three were down on the Baltic's deck and two of the Stralsund's crew.
An arm's length out and overside the banked fog held them bound;
But, as they heard or groan or word, they fired at the sound.
For one cried out on the name of God, and one to have him cease;
And the questing volley found them both and bade them hold their peace.
And one called out on a heathen joss and one on the Virgin's Name;
And the schooling bullet leaped across and showed them whence they came.
And in the waiting silences the rudder whined beneath,
And each man drew his watchful breath slow taken 'tween the teeth –
Trigger and ear and eye acock, knit brow and hard-drawn lips – 
Bracing his feet by chock and cleat for the rolling of the ships:
Till they heard the cough of a wounded man that fought in the fog for breath,
Till they heard the torment of Reuben Paine that wailed upon his death:
Затворы защелкали в ответ, приклады стукнули враз,
Складка за складкой влажный туман скрывал все от вражьих глаз,
Складка за складкой, слезный туман кутал ярость плащом.
Винтовки у вантов в густой туман хлестали бледным огнем.
Били пули в обшивку и борт, щепки летели на ют
(Не дробью птичьей в морях добычу котиколовы бьют).
Свинцовый дым нависал тяжело, голубел у самых вод,
На «Балтике» три, на «Штральзунде» два списано было в расход.
В тумане таком руки не видать, человек в тумане – тюк,
Но, стон иль крик заслышав, они стреляли на звук.
Один имя Бога призывал, его проклинал другой,
Но ружейный залп и тем и другим вечный дарил покой.
А в перерыве, в тишине, скрипел чуть слышно руль,
И каждый старался тише дышать, остерегаясь пуль;
Рука у курка, слух напряжен, злобой глаза налились,
И ноги расставлены широко, чтоб не качал бриз.
И все услыхали сквозь туман хрип у «Штральзунда» рей,
И все услыхали, как Рубен Пэн плачет над смертью своей:
"The tides they'll go through Fundy Race but I'll go never more
And see the hogs from ebb-tide mark turn scampering back to shore.
No more I'll see the trawlers drift below the Bass Rock ground,
Or watch the tall Fall steamer lights tear blazing up the Sound.
Sorrow is me, in a lonely sea and a sinful fight I fall,
But if there's law o' God or man you'll swing for it yet, Tom Hall!"
Tom Hall stood up by the quarter-rail. "Your words in your teeth," said he.
"There's never a law of God or man runs north of Fifty Three.
So go in grace with Him to face, and an ill-spent life behind,
And I'll take care o' your widows, Rube, as many as I shall find."
«Пройдут приливы Фенди Рейс, в них я не пройду никогда,
И не увижу следов на песке, когда спадет вода,
И тралеров я не увижу, сносимых с отмелей прочь,
Огней судов я не встречу, летящих по Зунду в ночь.
О горе мне, горе, в пустынном море, в схватке я смерть нашел,
Но по законам людским и Божьим ты будешь висеть, Том Холл!»
У поручней стоя, Том Холл сказал: «Твое слово вот:
Власть Божья и людская власть - до пятидесятых широт.
Ступай, ступай живее в рай, предстанешь пред Богом гол,
Я буду добр к твоим вдовам, Руб, сколько б их ни нашел».
A Stralsund man shot blind and large, and a warlock Finn was he,
And he hit Tom Hall with a bursting ball a hand's-breadth over the knee.
Tom Hall caught hold by the topping-lift, and sat him down with an oath,
"You'll wait a little, Rube," he said, "the Devil has called for both.
The Devil is driving both this tide, and the killing-grounds are close,
And we'll go up to the Wrath of God as the holluschickie goes.
O men, put back your guns again and lay your rifles by,
We've fought our fight, and the best are down. Let up and let us die!
Quit firing, by the bow there – quit! Call off the Baltic's crew!
You're sure of Hell as me or Rube – but wait till we get through."
There went no word between the ships, but thick and quick and loud
The life-blood drummed on the dripping decks, with the fog-dew from the shroud,
The sea-pull drew them side by side, gunnel to gunnel laid,
And they felt the sheerstrakes pound and clear, but never a word was said.
Вдруг с палубы "Штральзунда" грянул выстрел впотьмах,
И сквозь дым и шум пуля дум-дум ударила Тома в пах.
Хрипя, Том Холл свалился, за шкоты цепляясь, и вот:
"Руб, подожди, - он молвил, - нас дьявол вместе зовет.
Дьявол нас тянет в этот отлив, Поля охоты нас ждут,
И мы предстанем пред яростью Божьей, как голышики предстают.
Ребята, кладите винтовки, пулям довольно петь,
Отвоевали мы наши войны, дайте нам умереть.
Эй там, на корме, отставить! "Балтик", к отбою приказ!
Хоть все вы пойдете в пекло, но раньше пустите нас".
И не было слов, но густо и быстро в мглистый покой
По замасленным декам стучала кровь, мешаясь с росой,
И зыбь бросала шхуны, бортом о борт стуча,
Но в молчании все стояли, чувствуя смерть у плеча.
Then Reuben Paine cried out again before his spirit passed:
"Have I followed the sea for thirty years to die in the dark at last?
Curse on her work that has nipped me here with a shifty trick unkind – 
I have gotten my death where I got my bread, but I dare not face it blind.
Curse on the fog! Is there never a wind of all the winds I knew
To clear the smother from off my chest, and let me look at the blue?"
The good fog heard – like a splitten sail, to left and right she tore,
And they saw the sun-dogs in the haze and the seal upon the shore.
Silver and gray ran spit and bay to meet the steel-backed tide,
And pinched and white in the clearing light the crews stared overside.
O rainbow-gay the red pools lay that swilled and spilled and spread,
And gold, raw gold, the spent shell rolled between the careless dead – 
The dead that rocked so drunkenwise to weather and to lee,
And they saw the work their hands had done as God had bade them see!
И Рубэн Пэн прохрипел: «Тлен, душит меня мгла,
Для того ль тридцать лет провёл я в морях, чтоб смерть во мраке пришла?
Проклятье моей работе, уловкам, что всем по плечу!
Я смерть получил, где хлеб получал, но смерти слепой не хочу.
Проклятый туман! Ужель все ветра этот забыли путь,
Чтоб сдуть пелену с моей груди и дать мне вдаль взглянуть?»
Как рваный парус, белый туман, разодравшись, взлетел налегке,
И все увидали солнце в воде и котиков на песке.
Над бухтой мгла, и отмель шла навстречу стальным волнам,
И стояли, бледны на взлетах волны, команды по сторонам.
И там и тут лужи текут, радужны и красны,
И вверх и вниз золото гильз бренчит меж брусьев сосны,
И ветер трупы, как бревна, катал, глухой по палубам стук,
И каждый увидел при свете дня дело своих рук.
And a little breeze blew over the rail that made the headsails lift,
But no man stood by wheel or sheet, and they let the schooners drift.
And the rattle rose in Reuben's throat and he cast his soul with a cry,
And "Gone already?" Tom Hall he said. "Then it's time for me to die."
His eyes were heavy with great sleep and yearning for the land,
And he spoke as a man that talks in dreams, his wound beneath his hand.
"Oh, there comes no good in the westering wind that backs against the sun;
Wash down the decks – they're all too red – and share the skins and run,
Baltic, Stralsund, and Northern Light, – clean share and share for all,
You'll find the fleets off Tolstoi Mees, but you will not find Tom Hall.
Evil he did in shoal-water and blacker sin on the deep,
But now he's sick of watch and trick, and now he'll turn and sleep.
He'll have no more of the crawling sea that made him suffer so,
But he'll lie down on the killing-grounds where the holluschickie go.
And west you'll turn and south again, beyond the sea-fog's rim,
And tell the Yoshiwara girls to burn a stick for him.
And you'll not weight him by the heels and dump him overside,
But carry him up to the sand-hollows to die as Bering died,
And make a place for Reuben Paine that knows the fight was fair,
And leave the two that did the wrong to talk it over there!"
Легкий бриз над реями пел, полоскала парус вода,
Но у рулей никто не стоял, в дрейфе лежали суда.
И с хрипом Рубен душу свою отдал соленой волне,
«Уже отошел? – спросил Том Холл. – Пора умирать и мне».
И были полны его глаза сном и предсмертной тоской,
Он бормотал, точно бредил в ночи, рану зажав рукой:
«О, не приносит с собой добра западный ветер морей,
Палубы мыть! Они слишком красны, – и прочь отсюда скорей!
«Балтик», «Штральзунд» и «Норзернлайт», честно делите мех,
Вас встретит флот и Толстый Мыс, но встретят они не всех.
Холл вёл себя плохо на суше, морской презирал закон,
Ему надоели вахты, только спать теперь хочет он.
Он не будет ползать по морю, где он знал лишь горький труд,
Он уходит в Поля охоты, куда голыши идут.
На запад вам плыть, на юг вам плыть, за край туманной земли,
Японским девкам скажите, чтоб свечи за Тома жгли.
Но не бросайте его с ядром за борт в холодный вал,
На отмель несите его умирать, как Беринг умирал.
И рядом Рубэна Пэна - по правилам битва шла!
И оставьте нас побеседовать двух, сделавших столько зла...»
Half-steam ahead by guess and lead, for the sun is mostly veiled – 
Through fog to fog, by luck and log, sail ye as Bering sailed;
And, if the light shall lift aright to give your landfall plain,
North and by west, from Zapne Crest, ye raise the Crosses Twain.
Fair marks are they to the inner bay, the reckless poacher knows,
What time the scarred see-catchie lead their sleek seraglios.
Ever they hear the floe-pack clear, and the blast of the old bull-whale,
And the deep seal-roar that beats off shore above the loudest gale.
Ever they wait the winter's hate as the thundering boorga calls,
Where northward look they to St. George, and westward to St. Paul's.
Ever they greet the hunted fleet – lone keels off headlands drear – 
When the sealing-schooners flit that way at hazard year by year.
Ever in Yokohama Port men tell the tale anew
        Of a hidden sea and a hidden fight,
        When the Baltic ran from the Northern Light
        And the Stralsund fought the two!
Малым вперед, как вел их лот, солнце в тумане все дни, –
Из мрака в мрак, на риск каждый шаг, шли, как Беринг, они.
И вел их свет ночных планет, карта северных звезд,
На норд-норд-вест, Западный Крест, за ним Близнецов мост.
Эти точки достаточно точно определяют путь,
В дни, когда маток на лежбище секачи ведут отдохнуть.
Айсбергов треск и китов плеск чуяли сквозь туман,
И котиков рев от берегов, слышный и в ураган,
И ярость ветров меж островов (её там зовут «пургой»).
Где на север – остров Георгия, на запад – Павел Святой.
И здесь и там встречным судам привет слал пиратский флот,
Потому что шхуны в этих морях рискуют из года в год.
И в Иокогамском порту повторяют, кружкой гремя,
        Про скрытую битву у скрытых скал,
        Когда «Балтик» от «Норзернлайт» бежал,
        А «Штральзунд» дрался с двумя.
Переводчик: 
Фиш Геннадий Семёнович

Поиск по сайту

Уильям Крук, У.Х.Д. Роуз
Говорящий Дрозд и другие сказки из Индии
Скачать, читать
Джон Эйкин, Анна-Летиция Барбо
Странствия души Индура
Скачать, читать
Джон Локвуд Киплинг
Животный мир Индии и человек
Скачать, читать