Lo! 'tis a gala night
     Within the lonesome latter years!
 An angel throng, bewinged, bedight
     In veils, and drowned in tears,
 Sit in a theatre, to see
     A play of hopes and fears,
 While the orchestra breathes fitfully
     The music of the spheres.

 Во тьме безутешной – блистающий праздник
     Огнями волшебный театр озарён.
 Сидят серафимы, в покровах, и плачут,
     И каждый печалью глубокой смущён.
 Трепещут крылами и смотрят на сцену,
     Надежда и ужас проходят, как сон
 И звуки оркестра в тревоге вздыхают,
     Заоблачной музыки слышится стон.

 Mimes, in the form of God on high,
     Mutter and mumble low,
 And hither and thither fly –
     Mere puppets they, who come and go
 At bidding of vast formless things
     That shift the scenery to and fro,
 Flapping from out their Condor wings
     Invisible Wo!

 Имея подобие Господа Бога,
     Снуют скоморохи туда и сюда;
 Ничтожные куклы, приходят, уходят,
     О чём-то бормочут, ворчат иногда;
 Над ними нависли огромные тени,
     Со сцены они не уйдут никуда,
 И крыльями Кондора веют бесшумно,
     С тех крыльев незримо слетает – Беда!

 That motley drama – oh, be sure
     It shall not be forgot!
 With its Phantom chased for evermore,
     By a crowd that seize it not,
 Through a circle that ever returneth in
     To the self-same spot,
 And much of Madness, and more of Sin,
     And Horror the soul of the plot.

 Мишурные лица! – Но знаешь, ты знаешь,
     Причудливой пьесе забвения нет.
 Безумцы за Призраком гонятся жадно,
     Но Призрак скользит, как блуждающий свет;
 Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться
     В исходную точку, в святилище бед;
 И много Безумия в драме ужасной,
     И Грех в ней завязка, и Счастья в ней нет.

 But see, amid the mimic rout
     A crawling shape intrude!
 A blood-red thing that writhes from out
     The scenic solitude!
 It writhes! – it writhes! – with mortal pangs
     The mimes become its food,
 And the angels sob at vermin fangs
     In human gore imbued.

 Но что это там? Между гаэров пёстрых
     Какая-то красная форма ползёт,
 Оттуда, где сцена окутана мраком!
     То червь, – скоморохам он гибель несёт.
 Он корчится! – корчится! – гнусною пастью
     Испуганных гаэров алчно грызёт,
 И ангелы стонут, и червь искажённый
     Багряную кровь ненасытно сосёт.

 Out – out are the lights – out all!
     And, over each quivering form,
 The curtain, a funeral pall,
     Comes down with the rush of a storm,
 And the angels, all pallid and wan,
     Uprising, unveiling, affirm
 That the play is the tragedy, "Man,"
     And its hero the Conqueror Worm.

 Потухли огни, догорело сиянье!
     Над каждой фигурой, дрожащей, немой,
 Как саван зловещий, крутится завеса,
     И падает вниз, как порыв грозовой –
 И ангелы, с мест поднимаясь, бледнеют,
     Они утверждают, объятые тьмой,
 Что эта трагедия Жизнью зовётся,
     Что Червь-Победитель – той драмы герой!