|
The Raven
Ворон
Edgar Allan Poe
Эдгар Аллан По
Стихотворение впервые опубликовано в 1845 году. Приводимый текст - последняя авторизованная версия "Ворона", опубликованная при жизни автора в 1849 году
Подстрочный перевод
The Raven |
Ворон |
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
"'Tis some visiter," I muttered, "tapping at my chamber door –
Only this, and nothing more."
|
Однажды в мрачную полночь, когда я, слабый и истомленный,
размышлял / Над множеством причудливых и любопытных томов позабытых
знаний - / В то время, как я покачивал головой (клевал носом), почти дремля,
неожиданно (внезапно) послышалось постукивание, / Будто кто-то тихо
стучался, стучался в дверь моей комнаты - / "Это какой-то гость (визитер), -
пробормотал я, - стучится в дверь моей комнаты - / Только это и больше
ничего".
|
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;—vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow—sorrow for the lost Lenore—
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore—
Nameless here for evermore.
|
Ах, я отчетливо помню, это было в суровом декабре; / И каждый
отдельный угасающий уголек оставлял (букв.: производил) свою тень-призрак на
полу. / Я сильно желал (я жаждал)<наступления> утра; я тщетно пытался
позаимствовать / Из моих книг <способа> избавления от (букв.: прекращения)
скорби по утраченной Линор - / По необыкновенной и лучезарной деве,
которую ангелы зовут Линор - / Безымянной здесь навсегда.
|
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me—filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door—
Some late visiter entreating entrance at my chamber door;—
This it is, and nothing more."
|
Шелковый печальный неясный шелест (шорох), (издаваемый) каждой
пурпурной занавеской, / Взбудоражил меня - наполнил меня
фантастическими страхами, никогда доселе не испытанными; / Так что теперь, чтобы унять
сердечное волнение (букв.: утихомирить биение моего сердца), я повторял
стоя: / "Это какой-то гость (визитер) у двери моей комнаты молит впустить
<его> - / Какой-то поздний гость (визитер) у двери моей комнаты молит
впустить <его>; / Вот что это и больше ничего".
|
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you "– here I opened wide the door;–
Darkness there and nothing more.
|
Вскоре душа моя окрепла; и, не колеблясь долее, / Я сказал: "Сэр, или
Мадам, искренне умоляю вас простить меня; / Но дело в том, что я дремал, а
вы так тихо стучали, / Так слабо стучали, стучали в дверь моей комнаты, /
Что я едва ли был уверен, что слышу вас" - тут (подразум.: при этих словах;
говоря это; в этот момент) я широко распахнул дверь; / <А> там тьма и больше
ничего.
|
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"—
Merely this, and nothing more.
|
В глубину темноты погружаясь (букв.: всматриваясь), долго я стоял в
удивлении, в страхе, / В сомнении, грезя грезами, которыми ни один
смертный не отваживался грезить до меня (букв.: раньше); / Но безмолвие было
невозмутимо, и тишина не давала знака, / И единственным произнесенным
там словом было сказанное шепотом (букв.: нашептанное) слово "Линор?" /
Это <слово> прошептал я, а эхо пробормотало в ответ слово "Линор!" / Только
это и больше ничего.
|
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon I heard again a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore—
Let my heart be still a moment and this mystery explore;—
'Tis the wind and nothing more!"
|
Возвратившись в комнату, <причем> вся душа во мне пылала (горела), /
Вскоре я снова услышал постукивание, несколько более громкое, чем прежде.
/ "Несомненно, - сказал я, - несомненно, это нечто у моей оконной решетки;
/ Дайте-ка я посмотрю, раз так (в таком случае), что это там, и расследую эту
тайну - / Пусть мое сердце успокоится <хотя бы> на мгновение, и <я>
расследую эту тайну; / Это ветер и больше ничего!"
|
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not an instant stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door—
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door—
Perched, and sat, and nothing more.
|
Тут я распахнул ставень, и <как только я сделал это>, со многими
взмахами и трепыханиями <крыльев> / <В комнату> вступил величавый
(исполненный достоинства) Ворон священных дней древности; / Он не сделал ни
малейшего поклона (подразум.: не выказал никакого почтения), ни на миг не
остановился и не задержался; / Но с видом лорда или леди взгромоздился
над дверью моей комнаты - / Взгромоздился на бюст Паллады прямо над
дверью моей комнаты - / Взгромоздился и уселся (сел), и больше ничего.
|
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore—
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the raven "Nevermore."
|
Потом, в то время как эта эбеновая (подразум.: черная) птица претворяла
<плутовством> мое печальное настроение в улыбку / Серьезной и суровой
благопристойностью своего вида (букв.: выражения лица, которое она носила), /Я
сказал: "Хотя твой хохолок острижен и выбрит, ты, конечно, не трус, /
Страшно мрачный и древний Ворон, приблудившийся с ночного берега, / Скажи
мне, каким благородным именем ты зовешься (букв.: каково твое
благородное имя) на Плутоновом берегу Ночи!" / Ворон изрек: "Больше никогда".
|
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning—little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door—
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."
|
Я был очень удивлен слышать столь явственно речь этой несуразной
птицы, / Хотя в ее ответе было мало смысла и был он (подразум.: ответ)
малоуместен; / Ибо мы не можем не признать, что ни один живущий (букв.: ни одно
живое человеческое существо) / Еще никогда <доселе> не был осчастливлен
созерцанием птицы <сидящей> над дверью его комнаты - / Птицы или твари
<сидящей> на изваянном бюсте над дверью его комнаты - / С таким именем,
как "Больше никогда".
|
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered—not a feather then he fluttered—
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before—
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said "Nevermore."
|
Но Ворон, одиноко сидящий на невозмутимом бюсте, произнес лишь /
Одно это слово, как если бы излил он свою душу этим словом. / И
ничего больше не произнес он - и ни единым пером не пошевелил, / Пока я не
пробормотал (букв.: едва ли больше, чем пробормотал): "Другие друзья уже
исчезли (букв.: улетели) прежде - / Завтра он покинет меня, как улетели мои
Надежды прежде". / Тут птица сказала: "Больше никогда".
|
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore—
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of "Never—nevermore."
|
Вздрогнув оттого, что тишина была нарушена ответом, произнесенным
столь кстати, / Я сказал: "Несомненно, то, что он произносит - это его
единственный ресурс и запас (подразум.: это все, что он знает), /
Позаимствованный у какого-нибудь несчастного владельца <Ворона>, за которым
немилосердная Беда / Гналась все быстрее и быстрее, пока в его песнях не остался
один припев - / Пока в погребальных песнях его Надежды не остался этот
мрачный припев / "Никогда - больше никогда".
|
But the raven still beguiling all my sad soul into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore —
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."
|
Но Ворон все еще продолжал претворять мое печальное настроение в
улыбку; / [И] я выкатил мягкое кресло <поставив его> прямо перед птицей,
бюстом и дверью; / Затем, опустившись на бархат <кресла>, я погрузился
в сплетение / Одной фантазии с другой, размышляя, что (подразум.: какой
смысл) эта зловещая птица незапамятных времен - / Что (подразум.: какой
смысл) эта мрачная, несуразная, ужасная, безобразная и зловещая птица
незапамятных времен / Вкладывала в карканье "Больше никогда".
|
This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!
|
Я сидел, поглощенный разгадыванием этого <слова>, ни единым звуком
не выдавая (букв.: не выражая) <размышлений>/ Птице, чей огненный взор
(букв.: чьи огненные глаза) прожигал теперь самую сердцевину моей души;
/ Я сидел, провидя это и иное, удобно откинув голову / На бархатную обивку
подушки, освещаемую сверху светильником (букв.: на которой
торжествовал свет лампы), / Но к бархатно-фиолетовой обивке, освещаемой сверху
светильником (букв.: на которой торжествовал свет лампы), / Она <уже> не
прижмется, ах, больше никогда!
|
Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Angels whose faint foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee—by these angels he hath sent thee
Respite—respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
Затем мне показалось, что воздух сгустился, сделался благовонным от
незримого кадила, / Которое раскачивали серафимы, чьи шаги звенели на
мягком (букв.: ворсистом) полу. / "Несчастный! - воскликнул я, - твой Бог
дал тебе - через этих ангелов послал тебе / Отсрочку - отсрочку и непентес
от твоих воспоминаний по Линор; / Испей, о испей сей добрый непентес и
позабудь свою утраченную Линор!" / Ворон изрек: "Больше никогда".
|
"Prophet!" said I, "thing of evil!—prophet still, if bird or devil!—
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted—
On this home by Horror haunted—tell me truly, I implore—
Is there — is there balm in Gilead?—tell me—tell me, I implore!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
"Прорицатель, - сказал я, - порождение зла, - <но> все же прорицатель,
птица <ты> ль или демон! / Искуситель ли послал тебя, буря ли забросила на
этот берег (букв.: сюда на берег), / Одинокого (несчастного), но все еще
неустрашимого, на эту пустынную заколдованную землю - / В этот дом, объятый
Ужасом, - скажи мне честно, я умоляю - / Есть ли - есть ли бальзам в Галааде?
- скажи мне, скажи мне, я умоляю!" / Ворон изрек: "Больше никогда".
|
"Prophet!" said I, "thing of evil—prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us—by that God we both adore –
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore –
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the raven, "Nevermore."
|
"Прорицатель, - сказал я, - порождение зла, - <но> все же прорицатель,
птица <ты> ль или демон! / Во имя Небес, которые простерлись над нами, во
имя Бога, которому мы оба поклоняемся - / Скажи этой (подразум.: моей)
душе, обремененной скорбью, - в далеком Эдеме / Обнимет ли она
святую деву, которую ангелы зовут Линор, / Обнимет ли необыкновенную и
лучезарную деву, которую ангелы зовут Линор" <?>/ Ворон изрек: "Больше
никогда".
|
"Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting—
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!—quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
"Быть этому слову знаком нашего расставания, птица или изверг! -
вскричал я, вскакивая, - / Возвращайся в бурю и на Плутонов берег Ночи! (туда,
где буря и где Плутонов берег Ночи!) / Не оставляй ни единого черного пера,
как знака той лжи, что засвидетельствовала твоя душа! / Не нарушай моего
одиночества! (букв.: Оставь мое одиночество ненарушимым!) - покинь бюст
над моей дверью! / Вынь свой клюв из моего сердца, и убирайся прочь от
моей двери!" / Ворон изрек: "Больше никогда".
|
And the raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted—nevermore!
|
И (вот) Ворон, более не летая, все еще (до сих пор) сидит, все еще (до сих
пор) сидит / На (мертвенно-) бледном бюсте Паллады прямо над дверью моей
комнаты; / Его глаза очень похожи на глаза демона, который грезит (видит
сны), / Свет лампы, струящийся над ним, отбрасывает его тень на пол; /
И моя душа из этой тени, что лежит колеблясь на полу, / Не поднимется -
больше никогда!
|
Все переводы стихотворения "The Raven" Эдгара Аллана По, имеющиеся на Лукоморье
|
|
|