|
The Raven
Ворон
Edgar Allan Poe
Эдгар Аллан По
Перевод Фёдорова Василия Павловича (1923)
The Raven |
Ворон |
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
"'Tis some visiter," I muttered, "tapping at my chamber door –
Only this, and nothing more."
|
Как–то ночью одинокой
я задумался глубоко
Над томами черной магии,
забытой с давних пор.
Сон клонил, – я забывался…
Вдруг неясный звук раздался,
Словно кто–то постучался –
постучался в мой затвор...
– «Это гость, – пробормотал я, –
постучался в мой затвор,
Запоздалый визитер…»
|
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; – vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow – sorrow for the lost Lenore –
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore –
Nameless here for evermore.
|
Ясно помню тот декабрьский
Лютый ветер, холод адский,
Эти тени – по паркету
черной бахромы узор, –
Как меня томило это,
как я с книгой ждал рассвета
В страшной скорби без просвета –
без просвета по Линор,
По утраченной недавно
светлой, ласковой Линор,
Невозвратной с этих пор.
|
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me – filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door –
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; –
This it is, and nothing more."
|
Вдруг забилось неприятно
сердце в страхе под невнятный
Шорох шопотный пурпуровых
моих тяжелых штор;
Чтоб унять сердцебиенье,
сам с собою без смущенья
Говорил я, весь – волненье:
– «То стучится в мой затвор
Запоздалый гость, – смущенно
он стучится в мой затвор,
Этот поздний визитер».
|
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you "– here I opened wide the door;–
Darkness there and nothing more.
|
Взяв себя немного в руки,
крикнул я в ответ на стуки:
– «О, пожалуйста, простите,–
я сейчас сниму затвор!
Задремал я… рад… приятно…
но стучались вы невнятно,
Было даже непонятно –
непонятно: стук ли, вздор?..
А теперь я различаю –
это точно – стук, не вздор!…»
Дверь открыл: ночной простор.
|
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!" –
Merely this, and nothing more.
|
Никого! В недоуменьи,
с новым страхом и в смущеньи
От неведомых предчувствий,
затаившийся, как вор,
Я смотрел, на все готовый,
в сумрак холода ночного,
И шепнул одно лишь слово,
слово–шопот, в ночь, «Линор»…
Это я сказал, но где–то
эхо вторило: «Линор»…
Тихий, жуткий разговор.
|
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon I heard again a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore –
Let my heart be still a moment and this mystery explore; –
'Tis the wind and nothing more!"
|
Я захлопнул дверь. Невольно
сердце сжалось острой болью.
Сел… и скоро вновь услышал
тот–же звук: тор–тор... тор–тор...
– «А–а, – сказал я: – так легка мне
вся загадка: стук недавний –
Дребезжанье старой ставни…
только ветер... мелочь... вздор...
Нет, никто там не стучался, –
Просто ставни... зимний вздор...
Мог бы знать и до сих пор».
|
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not an instant stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door –
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door –
Perched, and sat, and nothing more.
|
Быстро встал, – окно открыл я.
Широко расставив крылья,
Крупный ворон – птица древняя –
в окно ко мне, в упор,
Вдруг вошел, неторопливо
всхохлил перья, и красивым
Плавным взлетом, горделиво,
– словно зная с давних пор, –
Пролетел, на бюст Паллады сел…
как будто с давних пор
Там сидел он, этот Ворон.
|
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore –
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the raven "Nevermore."
|
Сколько важности! Бравады!
хохотал я до–упаду:
– «Ну, нежданный гость, привет вам!
Что–ж, садитесь! Разговор
Я начну… Что много шума
натворил ты здесь, угрюмый
Ворон, полный древней думы?
– Ну, скажи – как бледный хор
Называл тебя? – в Аиде
бестелесных духов хор?
Ворон крикнул: Nevermore!»
|
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning – little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door –
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."
|
Я вскочил от удивленья:
новое еще явленье! –
Никогда не приходилось
мне слыхать подобный вздор!
– «Вы забавны, Ворон–птица, –
только как могло случиться
Языку вам обучиться
и салонный разговор
Завязать, седлая бюсты?
Что–ж, продолжим разговор,
Досточтимый Neveremore»…
|
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered – not a feather then he fluttered –
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before –
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said "Nevermore."
|
Но на белом четко–черный
он теперь молчал упорно,
Словно душу всю излил
в едином слове ворон–вор!
И опять понурый, сгорблен,
я застыл в привычной скорби,
Все надеясь: утро скорбь
утишит... Вдруг, в упор,
Неожиданно и властно,
с бюста белого, в упор
Птичий голос: «Nevermore»
|
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore –
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of "Never – nevermore."
|
Вздрогнул я: ответ угрюмый
был в том крике мне на думы!
Верно ворону случалось часто
слышать, как повтор,
Это слово… звук не нежный…
Знать, его хозяин прежний,
Зло обманутый в надеждах,
повторял себе в укор,
Обращаясь безотчетно к ворону,
ронял укор
Безысходным Nevermore.
|
But the raven still beguiling all my sad soul into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore –
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."
|
Весь во власти черной тени,
в жажде предосуществлений,
Я теперь хотел жестоко
с этой птицей жуткий спор
Завязать, – придвинул кресло
ближе к бюсту... и воскресла –
– Там в мозгу моем, воскресла
словно грозный приговор
Логика фантасмагорий
странно слитых в приговор
С этим криком Nevermore…
|
This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!
|
И теперь меня глубоко
волновали птицы рока –
Птицы огневые очи
устремленные в упор.
Свет от лампы плавно лился,
он над вороном струился...
Я мучительно забылся, –
мне казалось: с вечных пор
Этот черный хмурый ворон
здесь, со мной, с извечных пор
Со зловещим Nevermore.
|
Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Angels whose faint foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee – by these angels he hath sent thee
Respite – respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
Словно плавное кадило
в кабинете воскурило
Фимиамы, и туманы
наплывали с алых штор.
Простонал я: "Дух угрюмый,
что томишь тяжелой думой?
Обмани предвечным шумом
крыльев черных, и Линор
Позабыть совсем дай мне –
дай забыть мою Линор!»
Крикнул ворон «Nevermore».
|
"Prophet!" said I, "thing of evil! – prophet still, if bird or devil! –
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted –
On this home by Horror haunted – tell me truly, I implore –
Is there – is there balm in Gilead? – tell me – tell me, I implore!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
– Прорицатель! Вестник горя!
Птица–дьявол из–за моря!
За душой моею выслал Ад
тебя? – Хватай же, вор!
Ветер… злая ночь… и стужа…
В тихом доме смертный ужас –
Сердце рвет он, этот ужас,
строит склеп мне выше гор…
Ну, хватай! Ведь после смерти
позабуду я Линор!
Крикнул ворон «Nevermore».
|
"Prophet!" said I, "thing of evil – prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us – by that God we both adore –
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore –
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the raven, "Nevermore."
|
– Прорицатель! Вестник горя!
Птица–дьявол из–за моря!
Там, где гнутся своды неба,
есть же божий приговор!
Ты скажи – я жду ответа –
там, за гранью жизни этой
Прозвучит ли речь привета
иль пройдет хоть тень Линор –
Недостижной здесь навеки,
нежной, ласковой Линор?
Крикнул ворон «Nevermore».
|
"Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting –
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! – quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the raven, "Nevermore."
|
В непереносимой муке
я стонал: «О, пусть разлуки
– Будет знаком это слово,
мой последний приговор!
– Вынь из сердца клюв жестокий,
ворон, друг мой, – одиноко
– Улетай в Аид далекий,
сгинь в неведомый простор,
– Населенный привиденьями
аидовый простор!»
Крикнул ворон «Nevermore».
|
And the raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted – nevermore!
|
И зловещий, и сердитый,
все сидит он и сидит он,
Черный ворон на Палладе,
охраняя мой затвор...
И от лампы свет струится…
И огромная ложится
От недвижной этой птицы
на пол тень... И с этих пор
Для души моей из мрака
черной Тени – с этих пор –
Нет исхода – Nevermore.
|
|
|
|